Автор:ЧИ
Вскоре я опять получил совсем уж невыносимо больное воспаление суставов и попал с очередным этапом в первый лагерь.
При очередном медосмотре русская врачиха определила меня в группу «3».
На этом месте надо пояснить, что для нас существовало в зависимости от состояния здоровья четыре различные рабочие группы:
«первая» — отличное состояние — 8 часовой рабочий день;
«вторая» — хорошее состояние — 8 часовой рабочий день;
«третья» — среднее состояние — 6 часовой рабочий день;
«четвёртая» — плохое состояние — 2 часа в день.
Последняя группа имела также название «o.K (ohne Kommando) — без разнарядки» и работала на лагерных хозяйственных работах.
Определение в ту или иную группу производилось очень для нас оригинальным способом: если сначала нам было очень неудобно раздетыми стоять перед молодыми и порой красивыми русскими врачихами, показывая свои не очень олимпийские фигуры, то следующая процедура ещё долгое время была для нас чрезвычайно неудобна. Врачиха не стесняясь щипала нас за ягодицы, чтобы потом, судя, наверное, по объёму захваченной плоти, высказать свой приговор.
Частенько таким же образом проверялись мышцы груди, рук и ног. С годами мы привыкли к этому обычаю и дали ему крепкое грубое название.
Последующие недели проходили за плотницкими работами на строительстве двухэтажного жилого дома, наружные стены которого, собранные из тяжёлых брёвен, уже стояли. При этом мы удивлялись и восхищались ловкости и искусности немногих русских рабочих в обращении с простыми инструментами, а в особенности с топором. Со временем мы многому у них научились. Бросалось в глаза, что нигде не было сухого, складированного стройлеса, как у нас.
Нам поручили возводить внутренние стены. Со штабеля досок выбирались подходящие, лопатой очищались от коры и колуном расщеплялись в длину. В качестве защитной пропитки использовалась смесь воды и жёлтого порошка, которой доски обмазывались с обоих сторон. Доски прибивались гвоздями по диагонали к подпоркам различной толщины, щели заполнялись щепками для дальнейшей схватки с раствором. Таким же образом сооружались потолки. На этот дощатый каркас прибивались рейки, тоже из свежего леса, длиной около 50см, создавая, таким образом, решётчатую несущую конструкцию. Уже на неё наносился раствор. В большинстве случаев в этой местности при строительстве таких зданий для раствора использовалась глина, смешанная с песком и известью. К сожалению, я пробыл на этой, для наших условий приятной работе всего пару недель. При следующем ежемесячном медосмотре мне хотя и оставили третью группу, но отправили с колонной во 2-й лагерь на лёгкие работы. Переезд был всегда неприятен.
Только один марш на более чем 7 км был утомительным, несмотря на ничтожный скарб, несомый на новое место. К тому же царила определённая неизвестность, что тебя ожидает. Да и привычка к насиженному месту давала себя знать.
Первые дни мы провели за перекапыванием земли на месте будущего овощного огорода для собственного обеспечения лагеря. Но вскоре разнарядка сменилась, и я попал на лесопилку у реки, выпускающую в основном шпалы. Нам предстояло перетаскивать тяжеленную из-за сырости неуклюжую продукцию с пилорамы и складывать в штабель.
Единственное плюс работы на новом месте – это то, что стало теплеть, и у нас не было рабочей нормы. Здесь тоже был перерыв на обед без еды. Её мы получали по прибытии в лагерь.
Я был очень рад, когда примерно через неделю меня с двумя камерадами поставили на обеспечение пилорамы кругляшами. Нашей задачей было подкатывать на расстояние до 70 м распиленные двухметровые брёвна около 80см в диаметре по вдоль проложенной бревенчатой эстакаде. При этом один раз был поворот под прямым углом и в конце эстакады крутой спуск к пилораме.
Очень скоро мы поняли, что это, на первый взгляд, лёгкое задание на самом деле было трудным. Тележки без перерыва подвозили брёвна с обеих сторон. Мы были зависимы от скорости пилорамы. Бревенчатая эстакада становилась всё хуже, т.к. была проложена прямо на снегу. Ремонт задерживал нас. Мы вступали в долгие споры с мастером, пытаясь ему доказать, что от состояния эстакады зависит слаженная работа с пилорамой. Кажется, он вообще не любил немцев, т.к. на другом месте ударил одного из нас. Но наш охранник энергично вступился за нас. И потом, если нужно было подольше работать, охранник, не обращая внимания на брань мастера, уводил нас в лагерь.
Только тогда, когда эстакада полностью рухнула в тающий снег, был произведён ремонт. Как и повсюду здесь с нами вместе работали женщины и девушки. Мы часто беседовали с ними. Первые вопросы были почти одинаковы. Есть ли у нас жёны, остались ли дома дети, какую профессию мы имеем и тому подобное. И если у одного из нас сохранилось семейное фото, то оно ходило по кругу для ознакомления. Появлялись новые вопросы. Сколько лет жене и детям, все ли живы (чего мы и сами точно не знали) и на что они живут. Мужчины интересовались больше рабочими, военными и политическими вопросами. Они предлагали нам свой табак, называемый «Махорка». Это очень крошковидный продукт, напоминающий сердцевину бузины. Имеет очень резкий запах и курится, ловко завёрнутый в газетную бумагу, пробуждая у новичка кашель и резь в горле.
Мы всё же скоро привыкли к его сладковатому привкусу и курили его только с газетной бумагой, т.к. и правда, приятен он был только в ней. Некоторые газеты применяют бумагу, как будто специально для махорки, к примеру «Правда» и «Известия».
Временами мы грузили товарные вагоны зерном со складов. Работа была очень пыльная и утомительная. В обеденный перерыв русские принимали в сарае их простую пищу: своего рода овощной суп, кашу и хлеб. Нам тоже немного перепадало. И вообще люди были дружелюбны и обращались с нами, как с товарищами по работе.
Однажды вечером нам сделали в лагере прививки. Довольно большой шприц содержал инъекцию против пяти различных болезней. После укола у многих поднялась температура. Кололи под лопатку, что на следующий день чувствительно отдавалось при работе. Часть из нас после обеда не могла больше работать, среди них и я. «Немецкий» бригадир напрасно пытался заставить нас работать и по прибытию в лагерь доложил медпомощнику, одному австрийцу, что мы отказались работать и требовал нашего наказания. Врач выгнал его и обследовал нас. У меня была температура 39° .
Вскоре после этого я подхватил лихорадку, температура была очень высокой, и только через несколько дней я получил больничный, когда вечером при проверке не смог больше слезть с лежанки. Я попал в лазарет тут же при лагере.
Он представлял собой длинный барак с немногочисленными окошками. Внутри стояли по четыре вместе двухярусные лежанки, на которых спали в основном шесть человек. На стенах у изголовья виднелись кровавые пятна от раздавленных клопов. Они кишели в каждой щели лежанок. Весна и тепло в бараке побуждали милых домашних зверушек к повышенной активности. О защите нечего было и думать. Каждое утро наши руки и шеи были страшно искусаны.
Питание здесь качественно отличалось от обычного, оно было лучше. Ежедневно лазарет проверяла русская врачиха, молодая и хорошо выглядящая женщина. Ей ассистировали немецкие врачи, такие же пленные, как и мы. Я получил лекарства и вскоре, когда температура спала, был выписан.
(Продолжение в следующем номере).
Перевод Владимира КУЗНЕЦОВА.
©2009-2017 Все права защищены. При использовании материалов - ссылка на сайт обязательна
